Российская торговля от корзины до пакета

Устои "Домостроя" На Руси со времен "Домостроя" вопрос о том, как ваш продавец упаковывает продаваемую вам пищу, звучал не просто нелепо, но даже глупо. Книга, рассказывающая состоятельным людям, как правильно вести хозяйство, в вопросе закупок продуктов давала прямые и категорические указания. Разумных хозяев из числа тех, кому Бог, предки и государь не послали собственных деревень, призывали закупать товары только и исключительно в значительных объемах. Ведь именно это позволяло экономить время и средства, а также раз и навсегда снимало вопрос об упаковке малых толик различных продуктов. Все необходимое доставлялось в мешках, изготовленных из различных материалов — от холстины до кожи, в бочках, горшках, корзинах и туесах и в них же и хранилось. Конечно, если "Домострой" и накопленный в семье опыт для конкретного продукта не подсказывал иного способа. Даже с наступлением времен, когда домостроевские традиции начали отходить в прошлое, привычные способы покупки хлеба насущного и сопутствующих ему товаров для стола не изменялись на протяжении веков: провизия закупалась оптом, а продавцы, как правило, сами доставляли товары с рынков или ярмарок покупателям. Если же продавец оказывался приезжим, а покупатель не имел транспорта, то всегда находилась масса желающих подзаработать грузовым извозом. Так что и отклонения от нормы не нарушали привычной общей картины. Перемены начались в петровские времена, когда в начале XVIII века в стране появилось множество служилых людей, которых не так часто награждали землями и крестьянскими душами, как прежде, и существование которых зависело от выплаты жалованья да получения мзды от просителей. Не все места службы оказывались достаточно доходными, так что в Российской империи стал появляться слой обывателей, не без труда доживающих от одного жалованья до следующего. А в отдаленных губерниях и малозначительных ведомствах выплаты денег из казны порой задерживались годами. При таком существовании на грани нищеты, которое было хуже положения иных крепостных крестьян, говорить об оптовых закупках съестных припасов уже не приходилось. И с годами по мере роста рядов чиновников подобных обывателей в Российской империи становилось все больше. Число недостаточных по состоянию, как тогда говорилось, возрастало с образованием все новых и новых уездных и прочих городов в екатерининские времена. Мещане, как правило, не имевшие ничего, кроме убогого домика да возможности сдавать в нем комнаты и углы, также вынуждались к частым закупкам съестного. С наступлением "века прогресса", как любили именовать XIX столетие, число розничных покупателей пищевых продуктов значительно возросло. Ведь общество нуждалось во все большем количестве специалистов — инженеров, учителей и врачей. Вносила свой вклад и обширная российская армия, которая пополняла города своими отставниками, включая офицеров, не имевших поместий, и нижних чинов, за долгие годы службы отвыкших от крестьянской жизни и не желавших к ней возвращаться. Но настоящее нашествие новых жителей в города началось после освобождения крестьян в 1861 году. Среди них, естественно, преобладали бывшие землепашцы, привлеченные возможностью получения стабильной платы на заводах и фабриках, а также немалое число разоренных реформой дворян. На этом фоне по аналогии с днем сегодняшним должны были возникнуть серьезные проблемы. Бумага для упаковки продуктов, к примеру, стоила недешево, и использовать ее мог далеко не каждый розничный продавец. А отсталость и дороговизна городского транспорта могли превратить продуктовый шопинг в весьма и весьма затратную и проблематичную процедуру. Однако в стране, где существовала реальная конкуренция, а каждый разумный продавец боролся за покупателя, торговцы находили выход из любых затруднительных ситуаций. Рыночные подношения Если исключить импортные продукты — сыры и консервы, производство которых в России годами не покрывало спроса, а также чай, кофе и прочие, как их тогда именовали, колониальные товары, то путь всей остальной провизии отечественного происхождения на столы подданных Российской империи начинался на рынках. Для овощей и фруктов во многих крупных городах существовали не менее крупные оптовые рынки, среди которых выделялось своими размерами и объемом московское Болото — рынок на Болотной площади. Туда баржами привозили арбузы из Астрахани, огурцы и картошку из прочих приволжских городов. Туда же доставляли фрукты и овощи из подмосковных деревень. Хотя на Болоте и предпочитали продавать товар большими партиями маклакам — торговцам, закупавшим провизию и перепродававшим ее на остальных московских рынках, розничных покупателей здесь тоже привечали. Причем многие товары продавались уже упакованными — ягоды, например, в туесках, плетеных корзиночках и небольших ящичках. При желании можно было приобрести ящик-другой яблок или груш. Однако знатоки настоятельно не рекомендовали совершать операции подобного рода, поскольку под верхним слоем прекрасных на вид фруктов, как правило, лежал товар с гнильцой. Так что покупка пары-тройки фунтов на выбор оказывалась гораздо более выгодной. На краю Болота шла бойкая торговля квашеной капустой, без которой, особенно в постные дни, нельзя было представить себе русского стола. И здесь царили свои законы. Востребованный покупателями товар продавали ведрами, но никаких проблем в связи с этим не возникало. Считалось, что мещанкам и нанятым в более или менее состоятельную семью кухаркам сам бог велел носить такие грузы. А к услугам женщин, самостоятельно ведущих хозяйство, на рынке всегда были носильщики, которые за гроши брались за доставку покупок до дома. В квартиру за небольшую плату их вносил домовый дворник. Правда, нужда в услугах подобного рода возникала далеко не всегда. Ледники для хранения продуктов имела далеко не каждая "недостаточная" семья. А ежедневные покупки вполне умещались в обычной плетеной корзине, с которой, как правило, и ходили за покупками. Их форма и цвет диктовались модой, а придирчивые хозяйки при покупке корзины интересовались местом их изготовления и произрастания ив, из которых корзинки чаще всего плелись. Теперь, возможно, это выглядит смешно, но дореволюционные издания по ведению домашнего хозяйства с совершенной серьезностью рассказывали о том, какой вид ив, с каким цветом веток наиболее подходит для изготовления корзинок. А также зачастую советовали доверять только проверенным кустарям, занимающимся их изготовлением. А лучше всего, чтобы следовать моде, научиться плести их самим. Ведь любая мало-мальски уважающая себя хозяйка должна была иметь целый набор такой плетеной тары. Существовали закрытые корзинки для пикников, круглые и овальные корзинки, а кроме того, объемные конструкции, узкие внизу и сверху и широкие в середине, с ручками наверху, где не только умещалось значительное количество разнообразных вещей, но и можно было переносить и перевозить домашних любимцев — кошек и собак. Но при приобретении провизии нужда в корзинках возникала далеко не всегда. На том же Болоте, как и на любых других крупных русских рынках, покупали разнообразные товары торговцы вразнос, которые немедленно отправлялись в облюбованные ими районы, по сути, занимаясь той же доставкой от прилавка до двери покупателя. Причем вряд ли бы нашелся город в Российской империи, за исключением разве что самых мелких и захолустных, где бы ни трудились торговцы-разносчики. В столицах же их насчитывалось столько, что представить себе городской пейзаж без разносчиков было попросту невозможно. Сенатор А. Ф. Кони, например, так описывал Санкт-Петербург: "На улицах много разносчиков с лотками, свободно останавливающихся для торговли игрушками, сбитнем, мочеными грушами, яблоками. Пред Гостиным двором и на углах мостов стоят продавцы калачей и саек, дешевой икры, рубцов и вареной печенки. У некоторых на головах лотки с товаром, большие лохани с рыбой, лотки с мороженым". При этом торговцы-разносчики далеко не всегда были, как тогда формулировалось, природными подданными Российской империи. В северной столице как-то случилось нашествие разносчиков-греков, продававших восточные сладости. А в Москве перед революцией торговлю вразнос взяли в свои руки китайцы, сохранявшие ведущие позиции в уличной торговле вплоть до начала 1930-х годов и полной ликвидации НЭПа. Правда, в разных городах Российской империи деятельность разносчиков регулировалась при помощи разнообразных ограничений. Так, в Москве, где в конце XIX века насчитывалось около 6 тыс. торговцев вразнос, категорически запрещалось их скопление, способное препятствовать проходу обывателей и проезду транспорта. К примеру, у одной тумбы могло стоять не более двух разносчиков. А в Санкт-Петербурге строго оговаривалась запрещенная для торговли вразнос территория, включавшая в себя почти весь центр города. Кроме того, уличным торговцам в столице империи не разрешалось использовать никакие приспособления — скамейки, столы, стулья, прилавки, а также раскладывать свои товары на тротуарах и мостовых. Исключения делались лишь для престарелых, калек и увечных, которые обязывались испрашивать у городских властей специальное разрешение на торговлю сидя в месте, где они не могли никому помешать. При этом всем без исключения разносчикам запрещалось быть назойливыми и вменялось в обязанность платить городской сбор, знаком оплаты которого была бирка с номером — ее уличный торговец обязывался носить на груди. Правда, доход, приносимый ими в городскую казну, был настолько ничтожен, что в 1904 году санкт-петербургский градоначальник генерал Н. В. Клейгельс предложил вовсе запретить торговлю вразнос. На что городская управа ответила, что их труд дает работу одной части малоимущего столичного населения и обеспечивает доступные цены для другой. На том вопрос и закрыли. С той же пользой работали молочники, грибники, рыбаки и прочие жители пригородных мест, доставлявшие съестные припасы на дом потребителю. Их цены не сильно отличались от цен разносчиков, правда, у санитарных врачей нередко возникали претензии к чистоте и качеству предлагаемого молочницами масла и других молочных продуктов. Однако нередко оказывалось, что порченым товаром торгуют перекупщицы и перекупщики, скупавшие товар вблизи вокзалов у доставивших его крестьян. Но и от приобретений у перекупщиков покупатели иногда получали немалую выгоду. К примеру, московские маклаки, купив возами зелень, овощи или фрукты на Болоте, отправлялись на другие рынки, изображая из себя крестьян, приехавших продавать свой товар в Москве. Продать его полностью удавалось далеко не всегда, так что маклаку не оставалось ничего иного, как превращаться в уличного торговца и отдавать остатки по весьма приемлемой для горожан цене. Торговля вразнос имела и еще одну привлекательную сторону: для товаров, продаваемых из корзины или с ручного лотка прямо на кухню, не требовалась упаковка. Мелочные отношения У покупок вразнос имелся и существенный недостаток. Женщины, будь то хозяйки, кухарки или служанки, лишались радости человеческого общения с ближними, какую давала только торговая точка. А потому не меньшей, если не большей популярностью, чем торговля вразнос, во всех городах пользовались мелочные лавки. Питерские бытописатели Д. А. Засосов и В. И. Пызин так вспоминали о них: "Чем дальше от центра столицы, тем больше становилось магазинов помельче — лавок и лавочек. В них часто совсем не было приказчиков, хозяин с семьей жил при магазине. Над входной дверью висел колокольчик, который давал хозяину знать, что зашел покупатель. Хозяин выходил из жилой комнаты в магазин и отпускал требуемое. Особый вид был у так называемых мелочных лавок. Это были своего рода маленькие универсамы. Там можно было купить хлеб, селедку, овощи, крупу, конфеты, мыло, керосин, швабру, конверты, почтовые открытки и марки, дешевую посуду, лампадное, постное, сливочное и топленое масло, пироги с мясом, морковкой, саго, гречневой кашей. При мелочной лавке была и маленькая пекарня. На Рождество и Пасху можно было отдать сюда запечь окорок или телячью ногу. Там же продавались кнуты, рукавицы для извозчиков. Всего не перечесть. Таких лавок было очень много, и это было удобно. В них практиковался кредит. Хозяин выдавал покупателю заборную книжку, куда вписывались все покупки. Расчет производился раз в месяц. Кредитом пользовались постоянные жители, которых знал хозяин. Кредит прикреплял покупателя к лавке. Были и поощрения со стороны хозяина: к празднику исправному плательщику выдавалась премия, скажем, коробка конфет. Обычно купцу принадлежало несколько лавок, в каждую он ставил доверенного приказчика, который ежемесячно сдавал определенную сумму дохода, а остальное хозяина не интересовало. Такие лавки бывали своего рода клубом, где по вечерам собиралась "дворовая аристократия" — дворники, прислуга, кучера, ремесленники. Забегут на минутку купить десяток папирос или на копейку квасу и за разговорами задержатся. Обсуждались сенсационные новости: измены, драки, кражи. Тут же писались письма, давались юридические советы и даже медицинские консультации". Однако другой питерский старожил, художник М. А. Григорьев, смотрел на общение в мелочных лавках под несколько другим углом: "Лавочка — нечто вроде местного клуба. Встретившиеся соседки заводят разговор о соседях и сплетничают в полное удовольствие сколько угодно времени. Хозяин отнюдь не прерывает их, а даже поддерживает разговор, не без выгоды для себя. Во-первых, таким образом он узнает нужные ему сведения и может сообразить размер кредита, допускаемого тому или иному лицу. Во-вторых, операцию взвешивания он норовит произвести в минуту крайнего увлечения разговором, чтобы сбалансировать весы не без пользы для себя. В-третьих, он привлекает покупательниц, знающих, что в мелочной лавочке всегда узнают самую свежую сплетню. Для обвеса пользовались еще таким приемом: около весов укреплялось зеркало. Покупательница обязательно заглянет в зеркало проверить свою внешность: в момент товар бросается на весы, снимается и с профессиональной быстротой производится подсчет — "фунт три четверти, с вас семь копеек". Прозевавшая момент взвешивания покупательница машинально платит деньги. По мелочам набегают порядочные деньги". Как вспоминал Григорьев, выгоду от мелочных лавок получали и полицейские: "Хозяин знает всех жителей своей округи, кто чем занимается, сколько зарабатывает, как живет: нужно ему для того, чтобы оказывать кредит с расчетом. Он в дружбе со старшим дворником и постовым городовым, для которых у него во внутренней комнате всегда найдется рюмка водки и закуска. Если полиции нужно негласно собрать о ком-либо справки, она обращается к хозяину; он-то уж знает, кто пьет, кто кутит и кто с кем живет. Обычно хозяин из ярославцев: борода, волосы под скобку, причесанные на пробор, смазанные лампадным маслом, хитрые глаза, любезная улыбка и разговор с прибауточкой. Но работает хозяин, как каторжник,— торгует с утра до ночи и в будни, и в праздники, не покидая своей лавчонки, как цепной пес — конуры". В мелочных лавках ко всему прочему не особо заботились о качестве товара, пытаясь, как водится, купить подешевле и продать подороже. Но роскошь такого типа общения перевешивала все недостатки. А учитывая то, что покупки делались ежедневно, а то и два-три раза в день, особо заботиться об упаковке продуктов не приходилось. Все они прекрасно размещались в корзинках и быстро достигали кухонь и кладовок. Вниманию тех, кто искал съестное более высокого качества, предлагались специализированные лавки, которых в любом крупном городе было хоть отбавляй. Художник Григорьев, к примеру, так живописал питерские: "В овощных лавках продавали картофель, иногда ягоды, квашеную капусту, соленые огурцы. В курятных — куриц, гусей, уток, потроха. В магазинах дичи — всевозможную дичь, свежую и мороженую, стреляную и силковую, которая по сезону. В продаже бывали утки, вальдшнепы, бекасы, перепела, куропатки, рябчики, дупеля, тетерева, глухари, медвежатина (медвежьи окорока), оленина, зайцы. Зимой, когда дичи было особенно много, в этот магазин входили, как внутрь картины Снайдерса. Дичь привозили зимою санными обозами из самых отдаленных мест Олонецкой и Вологодской губерний... Рыбные лавки торговали свежей и соленой рыбой. Огромные осетры, сомы, треска и белуга с разинутыми ртами свисали с крюков. На столах лежала снулая рыба — лососи, сиги, судаки, голавли, щуки, лещи, карпы, лини, стерлядь, язи, угри. На блюдах была набросана мелочь — плотва, красноперка, окуни, ерши, ряпушка, навага, салака, корюшка. Мелочь продавалась десятками. В деревянных бочках были сельди — астраханская, архангельская, керченская, шотландская, голландская — всех сортов и калибров. На блюдах лежали соленая лососина и семга, копченые сельди, сиги, угри. На крюках висели балык, боковина, тушка. Горками лежала вяленая тарань, чехонь, вобла. В металлических лоханях или в корзинах копошились черные раки. В больших чанах плескалась живая рыба, предмет вожделений гастронома; щуки и лещи, голавли и карпы, стерлядь и угри мирно проводили здесь часы, не трогая друг друга. В магазине пахло рыбой — свежей и соленой, журчала проточная вода в чанах, пол был посыпан опилками, чтобы не поскользнуться на рыбьей слизи и чешуе". При этом особых проблем с упаковкой и доставкой не возникало и здесь. Доставка товаров работала везде и всюду. "От каждой порядочной лавки или магазина,— вспоминали Засосов и Пызин,— были двухколесные тележки. В них развозили товары. Этим занимались "молодцы" — здоровые парни, которые в остальное время переносили ящики, кипы, перекатывали бочки. Воз картонных, фанерных или лубяных коробок из магазина модных дамских вещей поражал размерами, из-за него не увидишь, бывало, возчика. Фирма "Помещик" развозила по квартирам молочные продукты. Гуталин, который появился в наше время и вытеснил ваксу, развозился по магазинам и лавкам тоже в особых тележках. В столице работало много модных мастерских и портных. Девушки-ученицы, кроме прямых своих занятий, должны были доставлять заказы по домам, разносили громадные картонки". Советская торгкультура Все эти обычаи русской торговли канули в Лету вместе с Российской империей. В новых условиях не требовались ни доставка, ни упаковка, ни даже магазины. Ведь для выдачи пайка один раз в месяц ничего особенного и не нужно. Воскресшая было во времена НЭПа частная торговля пыталась приблизиться к прежним стандартам, но удавалось это далеко не всем. Ведь, к примеру, требовавшаяся для упаковки бумага входила в список остродефицитных товаров, а государственная монополия внешней торговли не давала частникам закупать все, что они считали необходимым. В руководящих и направляющих инстанциях считали, что для упаковки товаров можно обходиться старыми газетами, что обычно и происходило. Для транспортировки таких продуктов домой хватало сшитых из дешевых тканей сумок, отдаленно напоминавших прежние корзинки, которые стали выходить из употребления, поскольку с ними трудно было ездить в вечно битком забитом общественном транспорте. Правда, далеко не всем советским руководителям такое положение оказалось по вкусу. Назначенный в 1930 году наркомом снабжения СССР Анастас Микоян вспоминал: "Под флагом якобы борьбы за экономию, против издержек и т. п. магазины-распределители нередко были плохо оборудованы, находились в запущенном состоянии, вообще содержались кое-как. Такие, например, продукты, как сливочное масло и сыр, заворачивались в старую газету. Хлеб, мясо, колбаса и селедка нарезались одним и тем же ножом, взвешивались на одних и тех же весах без обертки". Микоян писал, что он начал наводить порядок в магазинах, а то, что он увидел в 1935 году во время поездки в Соединенные Штаты, заставило его взяться за дело с еще большим напором. Там он, например, наблюдал, как на хлебопекарных производствах заворачивали свежевыпеченный хлеб в целлофан или специальную бумагу, не дающую ему засыхать. Там он увидел, как пакуется в картонные коробки охлажденное мясо. Там Микоян увидел посылочную торговлю по каталогам. Все это оставило у него неизгладимое впечатление, и по возвращении в СССР он попытался ввести все это в советский быт. Однако картона для упаковки не только мяса, но и чего бы то ни было не хватало, а бумаги нашлось только в том объеме, чтобы в магазинах, да и то главным образом столичных, перестали заворачивать продукты в газеты. Продавец-стахановец Л. Л. Петров в 1938 году писал: "Если покупатель собирается в дальнюю поездку, я отпускаю сельди обычно в банках (из-под икры) емкостью в 1-1,5 кг или, если банок нет, плотно упаковываю покупку в чистый пергамент и перевязываю ее. Между прочим, бумага для упаковки у меня всегда подготовлена, находится под рукой. Я не допускаю положения, которое бывает у некоторых продавцов, когда товар приготовлен, надо его упаковать, но оказывается, что бумага имеется только одного формата — большие листы. Весь лист отдать — нецелесообразно. Продавец рвет бумагу пополам, но разорвал неровно, упаковка получилась некрасивой. Перевязать сверток нечем: шпагата под рукой нет". Этот способ упаковки, правда, в большинстве советских магазинов так и не прижился. Шпагата вечно не хватало, как не хватало и самой бумаги. Время от времени на местах случались эксперименты: то в гастрономах появлялись бумажные пакеты, то из листов грубой бумаги продавцы начинали сворачивать громадные кульки... Причиной нехватки бумаги, как вспоминал бывший министр лесной и деревообрабатывающей промышленности М. И. Бусыгин, годами оставался дефицит производственных мощностей и сверхплановая отправка леса на экспорт: "Экспорт был большой. Мы третью строчку занимали в списке поставщиков валюты в казну после нефтяников и металлургов. Как ни странно, выгодно было продавать сырье — круглый лес. Японцы платили за круглый лес больше, чем за пиломатериалы. А на их изготовление шли затраты. Поэтому, когда случались перебои с валютой, Госплан подсовывал правительству бумагу, где обязывали нас в числе прочих обеспечить поступление средств — продать такое-то количество круглого леса. Мы исполняли. А что касается бумаги, то план мы выполняли. Больше сделать мы не могли, мощности не позволяли. Ведь после Усть-Илима не было построено ни одного крупного предприятия. Я голову разбил о двери всех кабинетов, доказывал, что нужно строить. А мне твердили одно и то же — нет денег. Председатель Госплана Байбаков знал, о чем я хочу с ним говорить, и не принимал. Каждый день переносил встречу. Я ему позвонил и сказал: "Николай Константинович, я приеду к вам в восемь вечера и буду сидеть в приемной до тех пор, пока вы меня не примете". Ему куда деваться, принял. Но он даже мне, министру, всего сказать не мог. Насколько плохи дела в стране с финансами. На экспорт шло только сырье, мы стали бегать на Запад за займами. Он твердил, что новые бумажные комбинаты нам не нужны, это нам не нужно. Под конец он разозлился и говорит: "Была бы селедка, а во что ее завернуть найдется". Я понял, что все, никакого развития больше не будет". Понимали это и граждане СССР. Для них вопрос наличия продуктов в магазинах из вечно острого стал основным, а помогали решать его сетки-авоськи, придуманные еще в середине 1930-х годов, да время от времени появлявшиеся вместо бумаги в магазинах полиэтиленовые пакеты, которые мыли, сушили и берегли, чтобы было во что положить то, что удастся случайно урвать. Сегодня европейские страдания насчет способов упаковки товаров большинству жителей России понятны, но все же не близки. Ведь память об эпохе авосек все еще жива. Журнал «Деньги»