Максим Ноготков: "Считаю доверие базовым ресурсом"

Я рос до 5 лет в основном в Мариуполе с бабушками и дедушками — родители работали за границей, в Алжире. Дедушка и бабушка с маминой стороны — врачи. Дедушка был военным хирургом, бабушка — врачом «ухо-горло-нос» в поликлинике. Прадед был главным инженером на заводе «Азовсталь», его расстреляли фашисты в сентябре 41-го. А дед со второй стороны — военный, пограничник, брал Берлин. Он жив до сих пор. С дедушкой-хирургом мы были очень близки — он был замечательный, добрый очень. Родители мои вместе учились в школе — в Грузии, в городе Поти. Один дед был там начальником погранзаставы, второй дед — хирургом на Черноморском флоте. И отец, и мама окончили школу с золотыми медалями, оба поехали в Москву поступать: отец — в институт энергетики, мама — в медицинский. И поженились, когда им было по 20 лет. У меня были и остаются, наверно, более близкие отношения с мамой, потому что отец такой… строгий очень для меня. Строгий, эмоциональный, может взрываться — ну раньше, по крайней мере, мог.

В целом я не чувствую себя похожим на родителей. Визуально похож на отца, конечно, сильно. Но по характеру, думаю, нет. Единственное, что, может быть, похоже — отец, судя по семейным рассказам, не умеет врать, совсем… И я тоже с трудом это делаю. А от мамы, наверное, активность — энергия, трудолюбие, желание что-то делать. Мама очень много всегда работала, на две ставки, тогда вообще как-то было принято много работать. Отец… у отца такого нет. У него нет или не было такой амбиции, что ли. Или, может, амбиции были, но не реализовались… не знаю. Мне сложно сказать, я с ним не вел никогда таких откровенных, задушевных разговоров.

Меня вечно таскали в какие-то кружки, дед со мной очень много занимался. Когда я пошел в школу — уже свободно читал, что было по тем временам редкостью. Дома стояла Большая энциклопедия историческая, которую я практически всю прочел в третьем-четвертом классе, мне это было интересно, я блистал на уроках истории. Отец меня пытался научить французскому самостоятельно, но это не очень получилось — не любил я эти занятия.

Всего я учился в четырех школах, и в разное время интересовался разными вещами. Не было такого — гуманитарий, не гуманитарий. Ходил в театральные кружки, занимался биологией, химией, боксом, выступал в цирке, был период увлечения программированием… Читал много. Если говорить про образование в целом, мне кажется, главное, чтобы дети умели решать сложные задачки, чтобы было преодоление. Ведь в жизни всегда возникают какие-то проблемы, ответа на которые ты не знаешь, пока серьезно не подумаешь. Это воспитывается — если вы людям ставите постоянно какие-то цели, выходящие за зоны их нынешнего развития и понимания. И перед ребенком все время должна подниматься планка: узнать что-то новое, разобраться. Способность ставить перед собой такие задачи, с вызовом, желание их решать — это очень важно и во взрослой жизни.

Да, я считаю себя успешным. Конечно, успех меня изменил. Я стал свободнее — в перемещениях, в принятии решений. Появилось чувство уверенности. Не то что я был неуверенным, но с успехом стал себя спокойнее ощущать. Понял, что могу, что получается, что какие-то вызовы пройдены за эти 20 лет, или сколько я занимаюсь уже бизнесом… Но, в принципе, я готов к тому, что это может измениться. Считаю себя самоценным человеком — не привязанным к своему успеху. Я его попробовал, и мне это уже, может быть, не так интересно. Могу себя испытать в чем-то еще, потому что к жизни отношусь прежде всего как к опыту, который приобретаю. Я по натуре такой… эксплорер. Исследователь. Ищу все время зоны, которых не знаю. И в этом смысле успех или неуспех не является ценностью. То есть это совсем не главное.

Я верующий, но не религиозный. Бабушка хотела покрестить, мне было лет 18, наверное. Я сначала согласился, а на пороге церкви развернулся и не пошел. Ну, как-то не почувствовал, что мне это надо. При этом Евангелие — книга, которую я несколько раз перечитывал. В принципе, я книги не перечитываю, а Евангелие — да. У меня отношение к церкви, к религии — скорее как к корпоративному институту, который мне, наверное, был не нужен, скажем так. Но я считаю себя верующим человеком, конечно. В любовь верю.

Я влюбчивый человек. Влюблялся и в юности, и сейчас. Вообще, мне кажется, я в таком состоянии практически постоянно нахожусь. То есть у меня, не знаю, как точно выразить… всегда есть объект для любви. Вы выбираете, кого любить, и любите. У меня к этому такое отношение, что другой человек — он как-то под ваше отношение подстраивается. Я сейчас говорю, наверное, не только про любовь, а может быть, и про работу, и еще про что-то. Если вы решаете другого человека оценить, для себя эту оценку создаете и ее поддерживаете, человек будет к ней тянуться, стараться соответствовать. То есть, в принципе, его поведение задается вашим отношением. Так люди, живущие вместе, очень сильно влияют друг на друга. В этом смысле, конечно, я чему-то учусь и становлюсь лучше с каждым… в каждых новых отношениях.

Что общего у женщин, которые оставили во мне какой-то след? Любовь к жизни. Это такая… важная для меня история. Еще важна, как сказать… игра, что ли. Я очень не люблю серьезность: все должно быть в радость. На меня в свое время произвел впечатление отрывок из Ницше, я сейчас очень приблизительно его перескажу. Человеческий дух проходит три стадии превращения: из верблюда становится львом, из льва — ребенком. Все самое трудное берет на себя выносливый, похожий на верблюда дух. Потом совершается превращение: дух становится львом, он хочет добыть себе свободу, стать господином своего «я». Разрушает «я должен» и создает свободу, право на новые ценности. Но для созидания нужно новое начинание — игра, легкость и проявление своей воли. Это не под силу льву, но под силу ребенку. Я ощущаю себя таким ребенком — с желанием познавать, творить, играть. И притягиваюсь к подобным людям.

Я не являюсь человеком, ну… подходящим для дружбы. У меня очень мало времени на обычное человеческое общение. Просто люблю людей открытых, искренних, позитивных. И должна быть какая-то амбиция у человека. Он что-то должен захотеть сделать или уже делать. Таких много, я с огромным количеством людей нахожусь в приятельских отношениях, есть друзья детства тоже, но при этом у меня нет потребности говорить по душам. С друзьями мне, скорее, интересно узнавать что-то новое и приятно проводить время.

Мне важно познавать мир, а для этого не обязательно иметь много денег или много компаний. Если завтра я всего этого лишусь, значит, как-то встану… отряхнусь. Огляжусь по сторонам, посмотрю, что еще мне интересно. Понимаете, по жизненной философии я, наверное, скорее, буддист. Или даос, не знаю. Стараюсь не иметь привязанностей. Я в этом смысле все время на себя посматриваю, анализирую и пытаюсь оставаться свободным от материальных благ, от признания, успеха. Мне нужно оставаться свободным.

Я себя считаю гораздо более свободным, чем 99 процентов людей. Не на сто процентов свободным, но очень близким, скажем так, к этому. Свобода ведь это не внешнее состояние. Когда человеку для свободы нужно изменение каких-то обстоятельств — смена власти, президента, другие события,— этот человек не является свободным, и никакое изменение снаружи его к свободе не приведет. Поэтому я считаю, что проявления Болотной и Сахарова — не про свободу. Они про уважение: считайтесь с нами, уважайте нас, мы — есть. Люди могут через это получить признание. И, видимо, кто-то его получает. Но они не смогут таким образом получить свободу. К состоянию свободы необязательно приходить через борьбу за власть или через демократию. Это не самый короткий, не самый быстрый и вообще не тот путь. Человек может менять свое отношение к внешним событиям изнутри — для этого необязательно менять окружающий мир. Конечно, есть вопрос управления государством: эффективная демократия, неэффективная демократия, монархия или что-то другое. Но вот я думаю про компанию «Связной» и демократический способ управления: как бы это могло работать и кто был бы генеральным директором, если бы 30 тысяч человек получили равное право голоса, если бы внутри образовались партии, двигающие своего претендента на первый пост… Приведет ли эта схема управления компанию «Связной» к успеху, к процветанию? Однозначного ответа нет. Так же и про государство — я хотел бы найти наиболее эффективный способ управления страной. У меня нет пока уверенности в том, что по-другому будет лучше. Может быть, будет хуже. Избираемость важна, но она работает, когда у людей есть достаточное количество информации о том, кого они избирают, когда они знают человека, а не телевизионную картинку о нем. Механизмов контроля должно быть больше. И система выборов, на мой взгляд, должна быть в настройках точнее, чем «один человек — один голос». Краудсорсинг  — уже ругательное в некотором смысле слово, потому что создает завышенные ожидания. Но у меня есть внутреннее ощущение, что для улучшения качества жизни в России необходимы инновации и новые способы вовлечения граждан в управление своей страной.

Я попробовал на себе участие в политике. Но не через митинги, поскольку считаю, что митинги — устаревший способ взаимодействия. Вот у нас в «Связном» есть одно корпоративное мероприятие в год — оно объединяет, является эмоциональным всплеском. Но остальные 364 дня мы занимаемся работой. И митинг для меня — это такой большой корпоратив, его можно провести раз в год, ну два. А вот изо дня в день создавать практические инструменты для решения той же задачи — такое мне интересно. Я принимал участие в выборах президента как доверенное лицо Прохорова, потому что для меня очень важно восстанавливать политическую конкуренцию в России. Поэтому мы делаем проект «Йополис», который, по сути, представляет собой платформу гражданской активности, чтобы люди объединялись для решения общественных вопросов и влияли на власть.

Наверное, по практике тех решений, которые я принимаю, можно составить какое-то представление, каковы мои принципы и ценности. Но у меня нет скрижалей, где они высечены. Потому что 99 ситуаций подпадут под мои принципы, а сотая будет настолько многогранна, что ее невозможно будет уложить в эти скрижали или в десять заповедей. Я ни о чем из сделанного не жалею и к своим поступкам отношусь как к выбору пути, по которому иду. В каждой точке принимается решение, из этого складывается путь. Правильный, неправильный — мне знать не дано. Почему он такой, сделает он меня счастливее или нет — я считаю, это не в моей власти. Просто совершаю в данный момент какой-то выбор, который кажется органичным, а дальше просто иду. Я, в принципе, человек рефлексирующий, смотрящий в зеркало на свое отражение, но, скорее, для лучшего осознания себя, чем для каких-то изменений или сожалений о принятых решениях.

Я очень хочу избавиться от страха смерти, но, наверное, пока полностью не получилось. Не то чтобы я ставил себе это целью, просто когда летаю на самолете, например, внутри отвечаю себе на этот вопрос. То есть да, боюсь физических увечий и смерти. И за здоровье близких переживаю, когда есть с этим проблемы. Но, кроме физиологии, физической безопасности себя и тех, кто рядом,— нет, ничего не боюсь. Вообще.

У меня мало времени для своих детей. К сожалению. Нет, не то что мало времени… по-другому скажу. Я, наверное, другие приоритеты себе выбираю. Видимо, мне улучшение мира, что-то такое более масштабное кажется важнее воспитания детей. Поэтому ими я практически не занимаюсь. Могу их только любить и давать некую свободу собственных решений — даже в самом юношеском возрасте. Может быть, из-за того, что я сам довольно рано, лет с 12, стал финансово самостоятельным, а хотел быть самостоятельным лет с 9 и уже что-то делал в этом направлении. Детям надо подкидывать идеи, отвечать на их вопросы и просто… не знаю, любить их. Я не стремлюсь, как мои родители, к тому, чтобы ребенок обязательно чему-то учился, был отличником, пошел по той или по этой ветке. И довольно спокойно отношусь к качеству образования. Не вижу разницы, например, между английскими и российскими школами. Я смотрю на разных детей, своих, не своих, и мне кажется, что почти все заложено при рождении. И опять же, из-за строгости своих родителей, из-за своего в некотором смысле гипертрофированного отношения к свободе, считаю, что дети должны идти по своему пути. Будут хорошо учиться или плохо — это их выбор. Будут банкирами или дворниками — тоже их выбор. Я не буду насиловать. Просто расскажу, что если ты делаешь вот это — последствия могут быть вот такими. А потом сделаю два шага назад — и все. Оставлю решение за десятилетним ребенком.

Три моих главных качества? (Смеется.) Я все время этот вопрос задаю людям на собеседовании, но никогда не отвечал на него сам. Любознательность, любопытство — это, наверное, первое. Второе можно назвать трудолюбием. Я лучше, чем многие люди, могу упорствовать в чем-то. Еще считаю себя человеком творческим: люблю создавать что-то, чего не было, люблю участвовать в мозговых штурмах, у меня это получается. Думаю, во мне есть качества, вызывающие доверие. Можно это назвать искренностью, можно честностью, надежностью. Для меня вообще все, что связано с доверием, имеет колоссальное значение. Считаю его абсолютно базовым ресурсом, которого очень не хватает сегодня в России.

Ольга Ципенюк, Огонек